Три года в Школе

Поступать в школу я пришла тридцатого мая — в этот день у меня как раз закончились занятия в старой школе. Собралось много народа — детей, родителей, все говорили друг с другом, и всем было страшно — это чувство мне запомнилось особенно. Чувство страха, и вместе с тем — большое желание учиться именно в этой школе, хотя вряд ли кто-то тогда хорошо себе представлял, куда он идет.

Все экзамены были в один день. Сначала мы писали изложение, потом сдавали французский язык. У нас набралась компания девочек, давно изучавших его, и мы стали шутить: «Ну что, на троечку натянем?». В результате так и получилось — почти все получили тройки, кстати, опять же по причине страха спросить, как переводится то или иное слово. После этого добрые родители стали говорить нам, что самое главное — это, конечно, собеседование, где про нас все узнают и все о нас сразу поймут. Говорили, что не надо рассказывать о тех книгах, которые ты не читал, и не надо ничего придумывать, мол, все равно поймают на этом. Тогда мне показалось, что я иду на комиссию, где меня проверят на пригодность. На желание. На возможности. На способность работать и учиться. Тогда казалось, что это ужасно. Теперь часто думается: а кто бы так проверил сейчас? Кому довериться? И я не вижу альтернативы, вспоминается все то же собеседование.

Надо мной жутко смеялись, просто хохотали. Впрочем, как я потом поняла, не только надо мной — хохот стоял постоянный. Честно говоря, с тех пор я не помню, чтобы преподаватели все вместе так долго и весело смеялись — хорошо же мы их тогда повеселили. Смеялись над непрочитанным мною «Фаустом», над прочитанными «Тремя товарищами», почти над каждой фразой. И мне стало легче — лучше смех, чем грозные взгляды. Смех объединяет — я поняла, что передо мной сидят живые люди, даже пусть по ту сторону выставленных, как баррикады, учительских столов. Потом все три года учения в школе мы ломали эти баррикады между нами и учителями. Мы ломали что-то в себе, то, что нам не позволяло до конца понять учителей и их уроки. Итак, из комнаты, где проводилось собеседование, я вышла со справкой о зачислении. А следующим походом в школу было уже первое сентября.

Мы были с цветами и с родителями. Нас можно было понять — мы не знали, куда шли, да и было нам всего по четырнадцать лет. Мы напечатали на бумаге имена учеников, чтобы знать, как кого зовут, прикрепили их, хотя скоро все равно познакомились, стали решать тест по математике, который сразу нас сплотил, потом пили вместе чай… Я не помню, как мы сдружились, но мы стали друг другу очень близки. Говорят, у нас был один из лучших классов — отрадно слышать. Запомнился спектакль «Борис Годунов», со сменой актеров и с пищащей пластмассовой рукой. Это нас сразу настроило на лад школы.

В сентябре мы купили три арбуза и отмечали дни рождения одноклассников, в октябре мы поехали в Новгород и тогда уже были совсем дружными, на задних сиденьях автобуса болтали, было видно, что кто-то в кого-то давно влюблен, кто-то веселый, кто-то задумчивый, поговорили, кто какую музыку любит, кто откуда пришел — сразу все открылось. Да, конечно, постоянно шутил МК. Да он и сейчас шутит…

Потом был Новый год, маскарад, сценки… Все получалось легко и здорово, такое впечатление, что мы все стали открывать свои лучшие качества. А когда это делают все и разом, тогда при общении возникает что-то неимоверно ценное. Говоришь с человеком и понимаешь, что у вас вместе получается что-то придумать, понять, создать — это, наверное, и называется «лучшим классом».

Год десятого класса был признан нами лучшим годом. Не происходило никаких громких событий, просто мы жили, как могли. Разбирали на литературе стихи, сдавали зачет по истории искусства, писали первую курсовую по культурологии, грелись у батареи, перебегали дорогу на площади Александра Невского, кидали тарелки в окно, обливались чаем, ждали начала очередного урока, спрятавшись под парту от летавшего по классу резинового мячика… Мы просто жили и при этом не халтурили. С нами была Лавра и деревянные ступеньки лестницы, та самая учительская — упоминание этого сейчас выходит в тираж. Но кто скажет, что в его памяти не осталось того здания и кто скажет, что я написала неправду? В одиннадцатом классе мы переехали на проспект Стачек, в огромном окне стали видеть новостройки, стали вздыхать, что все стало «не то» и были во многом правы. К тому же, начались подготовительные курсы и прочее веселье на тему поступления.

Перед Новым годом мы поехали в Пушгоры. Мы с моей подругой и одноклассницей Лизой захотели написать какую-нибудь веселую статью, чтобы ее читали в автобусе, пригласили еще нескольких человек — и написали довольно смешной рассказ про учительскую. С этого рассказика и начался журнал «Сапог», который сначала и не был «Сапогом» — название мы придумали потом. Сама поездка прошла под бесконечные шутки по микрофону, мирное посапывание под очередное затеянное МК буриме, песни, пляски, колдовские обряды и распития при свечах, устроенные в пушгорской гостинице. На обратном пути наш автобус врезался в машину и мы несколько часов стояли. Никто ничего не делал, все были уставшие и немного напуганные, все были такие, как были, и это было здорово. Стояние в Луге для меня — один из самых ярких школьных моментов.

А еще однажды мы, богословы, отправились девятого мая на будку на Пушкинской — смотреть салют. Салют был виден плохо — слишком было светло, у нас возникло чувство невыполненного долга и мы решили пойти ночью гулять. Помню, мы шли по Верейской улице и говорили о том, что совсем скоро все закончится, мы уйдем из школы и что будет дальше — непонятно. Нам не было жалко этого и не было страшно идти дальше — говоря тогда, что дальше все будет плохо, мы говорили, что сейчас-то все еще хорошо! Да, в тот поздний вечер на Верейской мы были еще учениками школы, мы не сдавали еще выпускных и вступительных, с нами тогда еще не случилось ничего не относящегося к школе. Тогда мы уже вобрали в себя все из школы и еще не успели хлебнуть мира за ее стенами. Наверное, мы были в чем-то лучше, чем сейчас.

А потом был каскад школьных экзаменов. Двадцать третьего июня был выпускной — мы опять пели, пили, ехали, сонные, в автобусе, делали и говорили все, что угодно, только не прощались. Мы не написали друг другу пожелания в альбомы с фотографиями — значит, еще не расстались. Писать теперь уже как-то негоже — значит, так и не расстанемся.

В июле началось поступление. Мне было легко — разговаривать и писать на любую тему нас хорошо научили. В своих ответах на экзаменах я придерживалась правила, которое все три года повторял нам Юрий Алексеевич: «Только не молчите! Постоянно говорите, не давайте экзаменатору вставить слово или перебить вас — говорите без остановки сами. Даже если вы ничего не знаете — все равно — говорите!» И я говорила. И это помогло. Я спрашивала потом у поступивших одноклассников — многие помнят это правило и успешно все сдают.

… а теперь в школе учится моя младшая сестра. Так что частичку школы я вижу каждый день у себя дома.

296-63-17
Санкт-Петербург
ул. Антоновская 16/6
в здании СОШ 531
mail@philoscola.ru